Казанцева Л.П. Функции программы в музыке

Л.П. Казанцева
доктор искусствоведения, профессор Астраханской государственной консерватории
и Волгоградского государственного института искусств и культуры

ФУНКЦИИ ПРОГРАММЫ В МУЗЫКЕ [1]

Программность как одна из форм внедрения в музыку внемузыкального (чаще словесного) начала – активно проявляющее себя свойство. Давно ставший привычным (понятие программной музыки введено еще Листом), этот феномен, вместе с тем, постоянно обнаруживает свою проблематичность. Последняя обостряется тем, что подчас объявленная автором программа неточно соответствует музыке, как, например, в «Камаринской» М. Глинки, где заголовок не охватывает всё произведение, а относится лишь ко второй, хотя и главной, части пьесы.

Как ни парадоксально, программа может и вовсе «спорить» с музыкой. На одно из таких противоречий обратил внимание В.А. Цуккерман: в «Карнавале» Р. Шумана старинная тема Großvater отнюдь не стала олицетворением враждебного шумановской эстетике начала, как это задумал автор. Более того – ее горделивая наступательность нередко воспринимается слушателями как победа шумановских единомышленников [2]. Согласиться с выдающимся ученым заставляет и интонационный анализ произведения, который не выявляет интонационной антитезы и идеологической подоплеки. От констатации публицистической символики «Карнавала» следует воздержаться еще по одной причине: тема Großvater процитирована Шуманом и в других его сочинениях – «Бабочках» и «Альбоме для юношества» («Зима II») – без какого-либо особого подтекстового смысла.

«Диссонанс» между музыкой и программой может возникнуть при неточном переводе названия, данного композитором своему опусу. С этим явлением мы сталкиваемся, например, при анализе пьесы «Fabel» из фортепианного цикла «Фантастические пьесы» Р. Шумана. Название пьесы, обычно переводимое как «Басня», никак не подтверждается музыкой – в ней не «действуют» аллегорические персонажи, она не содержит сатирического начала и столь важного атрибута басни, как моральное credo. Поэтому как весьма субъективное следует расценить понимание пьесы А.Г. Рубинштейном, в которой выдающийся пианист «видит “Стрекозу и муравья” (первая, спокойная тема – муравей; вторая, вертлявая – стрекоза; звуковые волнения середины – зимние бедствия стрекозы, и т.д.)…» [3]. Драматургическое решение произведения более органично согласовано с другими значениями немецкого слова – «сказка», «фабула», «сюжет».

Наконец, даже совершенно ясные, привычные названия могут ввести в заблуждение. В пьесе «Воспоминание» из «Альбома для юношества» Шумана мы не услышим обычных в таких случаях светлой грусти или моделирования процесса припоминания. Лишь подзаголовок пьесы – «4 ноября 1847 г. – День смерти Мендельсона» – и явственные в ней музыкально-интонационные приметы некоторых «Песен без слов» подскажут, что автором задумано нечто большее чем воспоминание – «музыкальное приношение» глубоко почитаемому музыканту и близкому другу.

Чтобы оценить художественное значение внемузыкального компонента, остановимся на вопросе о том, для чего, собственно, служит программа.

Как известно, основная задача программы состоит в налаживании контакта композитора со слушателем, облегчении понимания слушателем художественного замысла композитора. Однако к решению этой задачи ведут многочисленные пути. Они прокладываются разными способами связи внемузыкального компонента с музыкальным содержанием. Дифференцируем их как систему содержательно-смысловых функций программы, в основе которой лежат прямой, косвенный и скрытый виды программности.

Наиболее распространенное и ясное – прямое запечатление программы. В этом случае программа прямолинейно или параллельно соотнесена с музыкой, что мы встречаем у Берлиоза, в симфонических поэмах Листа и Р. Штрауса.

При прямом соответствии внемузыкальный компонент внедряется вглубь музыки, а следовательно, определенным образом соотносится со структурой содержания музыкального произведения. Следует заметить, что программность может проявить себя на любом уровне: тона, средства музыкальной выразительности, интонации, музыкального образа, драматургии, темы и идеи, авторского присутствия. Вероятно, что сразу несколько иерархических звеньев структуры содержания музыкального произведения окажутся «проводниками» программы.

В симфонии «Гармония мира» Хиндемита название заключает в себе главную идею произведения, связанную с личностью и космологическими воззрениями средневекового астронома Иоханнеса Кеплера, – утверждение миропорядка как смысла бытия. В свою очередь в трех частях симфонии показаны три аспекта, в которых царит миропорядок. Эти аспекты соответствут представлениям древних о трех музыках – musica instrumentalis (гармония музыкальных созвучий), musica humana (гармония человека), musica mundana (гармония макрокосмоса, небесных тел, природы). Неслучайно в произведении количество его частей (3), олицетворяющее числовую, математическую гармонию. Кульминирующее положение в симфонии отдано финалу с фугой и грандиозной пассакальей, чем ставится драматургический акцент на всеобщей гармонии существования. Наконец, неравнодушна к программе и музыкальная интонация. Вступительная фанфара заключает в себе звуки «ми–фа–ми», символизирующие, как считал Кеплер, планету Земля и расшифровывающиеся как начала латинских слов «misera–fames–misera» («нищета–голод–нищета»). В начальной музыкальной теме фанфара объединяется с отрицающим ее нисходящим каскадом кварт – символом прекрасного и гармоничного как акустическое совершенство устойчивого и прочного интервала. Тем самым программность охватила в симфонии не только тему, но и идею, образы, драматургию, интонацию.

Прямое соотнесение программного (внемузыкального) компонента и содержания музыкального произведения в свою очередь также можно дифференцировать. Выделим в этой связи программу-импульс, программу-уточнение и программу-стержень.

Программа-импульс, очерчивая тему, служит толчком для музыкального образа, драматургии, идеи музыкального произведения. Именно за такую программу – «изложенное общедоступным языком предисловие к чисто инструментальной музыке, с помощью которого композитор стремится предохранить своих слушателей от произвольного поэтического истолкования и наперед указать поэтическую идею целого, навести на ее главнейшие моменты...» – ратовал Лист [4].

Сущность программы-импульса красноречиво излагает Римский-Корсаков в пояснениях к «Шехеразаде». Указав названием и краткой аннотацией к партитуре на сборник арабских сказок «Тысяча и одна ночь», композитор замечает: «При сочинении “Шехеразады” указаниями этими я хотел лишь немного направить фантазию слушателя на ту дорогу, по которой шла моя собственная фантазия, предоставив представления более подробные и частные воле и настроению каждого. Почему же в таком случае моя сюита носит имя именно Шехеразады? Потому, что с этим именем и с названием “Тысяча и одна ночь” у всякого связывается представление о Востоке и сказочных чудесах, а сверх того некоторые подробности музыкального изложения намекают на то, что это все различные рассказы какого-то одного лица, каковым и является нам Шехеразада, занимавшая ими своего грозного супруга» [5].

Программа-импульс – отправная точка в развертывании художественного целого как результата творческой работы композитора, независимо от того, на какой стадии творческого процесса она появилась. Иными словами, программа-толчок не обязательно предшествует созиданию опуса, но непременно организует его восприятие. Импульсы к пониманию общей концепции сочинения содержат названия «Прощальной» симфонии Гайдна, фортепианных циклов Шумана.

Программа-уточнение носит более конкретный характер. Заявляя тему, она в большой степени направлена и на музыкальные образы. Не последнюю роль в решении такой задачи играет жанрово-стилевая определенность музыкальной интонации. Уточняющи названия «Богатырской» симфонии Бородина, Девятой симфонии «Из Нового Света» Дворжака.

Программа-стержень глубоко врастает в музыкальную ткань. Органичность такой программы наиболее убедительна в развернутом сюжете, где шаг за шагом музыка и слово выстраиваются в некую коллизию. Один из способов достижения неразрывного единства музыкальной ткани и внемузыкального компонента – такое сочинение произведения, при котором словесные реплики сочетаются с музыкальными набросками. Приведем план увертюры Чайковского «Гроза» (по одноименной пьесе А. Островского). «Вступление: adagio (детство Катерины и вся жизнь до брака), (аllegro) намеки на грозу; стремление ее к истинному счастью и любви (аllegro appassionato); ее душевная борьба; внезапный переход к вечеру на берегу Волги; опять борьба, но с оттенком какого-то лихорадочного счастья; предзнаменования грозы (повторение мотива после Аdagio и его дальнейшее развитие); гроза; апогей отчаянной борьбы и смерть» [6]. Программа-стержень соотносится практически со всеми «этажами» структуры музыкального содержания.

Косвенная программа не столь очевидна. О непрямом, косвенном характере программности приходится говорить в случаях ее метафорического воплощения в музыке. Так, в «Романтической музыке» Э. Денисова затруднительно найти черты романтичности – поэтичность, одухотворенность, мечтательность. В ней также вряд ли удастся отыскать достоверные признаки романтизма – субъективно-открытую эмоциональность, неудовлетворенность, томление по идеалу и т.д. Еще более иллюзорно воссоздание его стилевых черт, например, цитирование или другая апелляция к трепетно почитаемому Денисовым Шуберту (вдохновляющего Денисова в целом ряде произведений). Скорее всего ассоциации с романтизмом вызовет лишь утонченная лирика пьесы, хотя сама по себе лиричность, как известно, показательна не только для романтизма.

Слабая связанность косвенной программы с музыкальным содержанием нередко оборачивается ее факультативностью для музыки. Поэтому ненавязчивые (и даже необязательные) программы часто приводятся в конце пьес: Дебюсси в фортепианных прелюдиях и Кобекин в Четырех фортепианных прелюдиях поместили словесные названия в конце нотного текста, в первой редакции «Танцев давидсбюндлеров» Шумана после каждой пьесы стоит инициал – F (Флорестан), E (Эвзебий) или сразу оба (в пьесах №№ 1, 13, 15, 16). Разумеется, «запоздалое» появление названий свидетельствует о том, что автор на них не настаивает.

В ряд произведений с косвенной программой также попадают «Прелюды» Листа, программа которых возникла по окончании работы над поэмой, «Карнавал» Шумана с приписанными после завершения произведения названиями пьес, ряд фортепианных опусов Грига, получивших свои названия после их сочинения, «Камаринская» Глинки, названная так (по совету князя В. Одоевского) лишь по завершении работы над нею, поэма «Фатум» Чайковского, к которой стихотворение Батюшкова добавилось лишь перед премьерой, поэма «Смерть и просветление» Р. Штрауса с программой, стихотворно изложенной А. Риттером уже после создания музыки.

Косвенная связанность внемузыкального компонента с музыкальным содержанием в свою очередь также имеет разновидности: программа-отстранение, условная программа и антипрограмма.

Программа-отстранение не столько направлена вглубь художественных образов произведения, сколько уводит от него. Ее задача состоит в том, чтобы на основе активизации ассоциативных связей выстроить вокруг музыкального произведения широкие культурные контексты. Фортепианный цикл Шумана «Крейслериана» своим названием указывает на новеллы Э.Т.А. Гофмана. Не будучи более прочно связанным с ними, название очерчивает общий духовный контекст, романтическое мироощущение, делая темой произведения напряженную жизнь человеческой души. Не предопределяя нижние «этажи» структуры музыкального содержания, программа-отстранение ведет к идее музыкального произведения.

С условной программой мы имеем дело, например, во множестве названий вальсов и других танцев И. Штрауса, где, по меткому высказыванию А.Н. Серова, «заглавия служат только для отличия одного произведения от другого, подобно тому как один корабль называется “Дельфином”, другой – “Сиреною” и т.п.» [7]. Условные названия довольно близки непрограммным и отличаются от них хотя и слабой, но все же связанностью с содержанием музыкального произведения (подобно тому, как названия кораблей – продолжая аналогию А.Н. Серова – все же тематически обычно связаны с водной стихией и ее покорением человеком). В вальсе «Утренние листки» («Утренние газеты»), сочиненном к балу журналистов, образы мелькают подобно перелистываемым газетным страницам; некоторую связь с музыкальными образами можно усмотреть и в вальсах «Учащенный пульс», посвященном медикам, «Звуковые волны» и «Феномены», посвященных студентам-политехникам, «Выпускной вечер», посвященном студентам-юристам, вальсах «Иллюстрации», «Сангвиники» и т.д. Весьма условным характером программности, частичной и необязательной связанностью внемузыкального компонента с музыкальным содержанием объясняется нередкое переименование пьес, не наносящее самой музыке и ее восприятию никакого ущерба [8]. Условными программными названиями полна также джазовая музыка.

Антипрограмма сознательно провозглашает то, чего музыка на самом деле не содержит. Беспрецедентны многие экстравагантные заголовки Эрика Сати. Они поражают не только эпатирующим остроумием их автора, но и парадоксальной несвязанностью (на первый взгляд) с музыкой. Музыка фортепианного цикла «Неприятные очерки» (Пастораль, Хорал и Фуга) не содержит ничего неприятного, а цикл «В лошадиной упряжи» (два хорала и две фуги – «Молитвенная» и «Бумажная») – то есть в жестких правилах – ничего пародийного. Давая пьесам цикла «Три засушенных эмбриона» названия беспозвоночных, Сати отнюдь не подсмеивается в самой музыке над отжившим свое академизмом, как и в «Трех изысканных вальсах пресыщенного щеголя» – над утонченностью импрессионистов. В трех пьесах «Предпоследние мысли» ироничность ремарок идет вразрез с музыкой, а словесные пояснения к «Старым цехинам, старым кирасам» «грешат» и откровенными обманами. На явный обман слушателя толкают такие открыто полемизирующие с художественным текстом названия, как «Три пьесы в форме груши», предпосланное шести (!) пьесам для двух фортепиано Эрика Сати [9].

Как мы видим, различные оттенки комического – от иронии до сарказма – противоречат музыке, но упорно предпосылаются композитором своим новым опусам. В этом приходится видеть определенный художественный расчет. Он состоит в том, что заключенная в названии негативная оценка не навязывается музыке и тем более не декларируется ею, а сопутствует ей как возможная. Художественная концепция произведения, соединяющая взаимоисключающие варианты, «объективное» и «субъективное», обретает дискуссионность. Идея произведения становится неоднозначной, балансирующей между заданными словом и музыкой полюсами.

Скрытая программа – наиболее сложный вид соотнесения внемузыкального компонента с музыкальным содержанием, требующий от слушателя интенсивной интеллектуальной работы. Она необходима ему при соприкосновении с программой-намеком и виртуальной программой.

Программа-намек несет собою трудно расшифровываемый, а потому многозначный внемузыкальный компонент. Весьма общий намек несут собою названия, избранные Джоном Кейджем («0′00′′») и Яннисом Ксенакисом («ST–10/1-080262») [10]. Называя свои опусы «Aus…» и «В…», их авторы – соответственно наш соотечественник Фарадж Караев и швейцарец Лукас Ланглотц – интригуют слушателя, провоцируя его на поиск многообразных смыслов. Не должно быть проигнорировано и, казалось бы, малоинформативное «К», которым назвал свою симфонию австрийский композитор Роман Хаубеншток-Рамати, и даже интригующее «…», «поименовавшее» опус для ударных и струнного ансамбля Ефрема Подгайца. Они весьма приблизительно обусловливают музыкальное содержание и тем самым задают активную позицию слушателя, призывая его размышлять о слышимом и искать доступные ему смысловые поля.

Виртуальная программа находится не на поверхности (вне собственно музыки), а в глубинных слоях музыкального опуса. Если в программе-намеке внемузыкальный компонент совершенно явствен, но область музыкального содержания связана с ним достаточно иллюзорно, то, наоборот, при виртуальной программности внемузыкальный компонент органично прорастает в музыкальное содержание, однако сам по себе он достаточно эфемерен. Возникающая без каких-либо очевидных словесных или иных внемузыкальных компонентов виртуальная программа – всегда самопорожденная музыкой, имманентная. Понятно, что трудно рассчитывать на ее распознавание слушателем без специально приложенных к тому усилий.

Виртуальная программность присуща фантазиям Моцарта, многим произведениям Ф. Шопена, «Вальсу» и «Болеро» М. Равеля, Второй симфонии А. Хачатуряна. Почвой для нее становятся внемузыкальные (литературные, драматические) признаки музыкальной интонации, музыкального образа, музыкальной драматургии. На существование виртуальной программы, по выражению А.Н. Сохора, «указывает особая, превосходящая нормы данного стиля конкретность музыкальных изображений» [11].

Виртуальная программа – явление противоречивое: при отсутствии полноценной программы в произведении все же порождается внемузыкальный компонент, существенный для музыкального содержания, а с ним и свойство, называемое программностью. В важности внемузыкального компонента (хотя и в неоткристаллизованном виде) при виртуальной программности убеждают нередкие жанровые трансформации, в частности, превращение инструментальных опусов в музыку синтетического балетного жанра (например, Рапсодии на тему Паганини Рахманинова – в балет «Паганини» М. Фокина, фортепианных пьес Шопена – в его же «Шопениану», Седьмой симфонии Шостаковича – в одноименный балет И. Бельского, Шестой симфонии Чайковского – в балет «Идиот» Б. Эйфмана по мотивам романа Ф. Достоевского).

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Фрагмент книги: Казанцева Л.П. Музыкальное содержание в контексте культуры. – Астрахань, 2009.
2. Цуккерман В.А. О некоторых особых видах целостного анализа // Цуккерман В.А. Музыкально-теоретические очерки и этюды. – М., 1970. С. 426.
3. Рубинштейн А.Г. Лекции по истории фортепианной литературы. – М., 1974. С. 70.
4. Лист Ф. Избр. статьи. – М., 1959. С. 285.
5. Римский-Корсаков Н.А. Летопись моей музыкальной жизни. – М., 1982. С. 214.
6. Цит. по кн.: Тематико-библиографический указатель сочинений П.И. Чайковского. – М., 2003. С. 344.
7. Серов А.Н. Статьи о музыке: В 7 вып. – М., 1989. Вып. 5. С. 44.
8. Известны также следующие факты: вальс «Воспоминание о Риге», посвященный пребыванию царского двора в Риге в 1857 году, был издан как «Воспоминание о Ницце», «Трапп-полька» – как «Шествие масок», полька «Признательность» – как «Спешка», «Лондонская кадриль» – как «Фестивальная кадриль», «Конногвардейский» марш – как «Русский» марш, вальс «Петербургские дамы» – как «Венские дамы» (см.: Мейлих Е.И. Иоганн Штраус. Из истории венского вальса. – Л., 1975. С. 87).
9. Не могут не заинтриговать и не привлечь внимания слушателя эпатирующие названия «Двухголосная инвенция с тремя голосами» в пьесе Генри Коуэлла, «Четверо святых в трех актах» – в опере американского композитора Верджила Томсона в четырех (!) актах.
10. «Титул» пьесы Ксенакиса расшифровывается так: «ST – стохастическая музыка; 10 – количество инструментов, для которых предназначена пьеса; 1 – первое стохастическое произведение; 080262 – 8 февраля 1962 года – день, когда произведение было запрограммировано для ЭВМ» (Житомирский Д.В. Леонтьева О.Т., Мяло К.Г. Западный музыкальный авангард после второй мировой войны. – М., 1989. С. 23).
11. Сохор А.Н. Музыка как вид искусства // Сохор А.Н. Вопросы социологии и эстетики музыки. – Л., 1981. Т. 2. С. 199.